В Национальной народной партии воздавали ему должное за ту энергию, с которой он боролся за проведение в жизнь ее программы. Вместе с тем в поведении этого человека было много такого, что тревожило прогрессивное крыло партии. Касури стремился единолично принимать решения по вопросам, которые требовали коллегиального согласования. Он националистически непримиримо относился к Индии и ее народу.

Как-то он приехал в гостиницу, нашел меня и нарочито обиженно на весь холл заговорил:

— Здравствуй, корреспондент «Правды»! С реакционерами встречаешься, а меня обходишь! Сейчас я еду на митинг, надо поддать нашему губернатору, тороплюсь. Завтра ровно в час тридцать устраиваю обед. Будет много интересных людей. Приглашаю. В час дня пришлю машину.

Это была типичная манера обращения Касури, всегда бившего на эффект.

На следующий день действительно в час дня пришла машина. За рулем сидел его сын Умар, довольно словоохотливый и располагающий к себе крепыш. Несколько минут езды — и мы у дома Касури, двухэтажного особняка, скрытого зеленью. На веранде, выходящей в сад, собрались гости — человек пятнадцать. Это коллеги по партии, адвокаты, писатели, бизнесмены. С некоторыми из присутствующих я уже знаком: Шамим Малик, Мазхар Али-хан с женой, Ахмад Надим Касми.

Хозяин славился своим хлебосольством. На столе — поджаренные бараньи ножки, сдобренные красным перцем, пышные наны — ячменные лепешки, куриные потроха, илов. Касури обходил гостей, шутил, был любезен и внимателен.

Но вот возник спор. Журналист Хамид Ахтар из газеты «Нмроз», коснувшись конфликта с Индией 1965 г., заметил, что Лахор был прифронтовым городом и, продлись война, еще не известно, что стало бы с ним. Бомбы могли бы рваться на его улицах и площадях.

— Ну нет, — тут же возразил Махмуд Али Касури. — Преимущество в течение всего конфликта было на стороне пакистанских войск. Индийцы — плохие солдаты. От первого же выстрела они бегут и при первой же возможности сдаются в плен.

Ему возразили, сказав, что он упрощает события.

— Повторяю, Пакистан обязательно разгромил бы Индию, не окажи посреднические услуги Советский Союз. Конечно, он избавил народы полуконтинента от лишних жертв, и за это мы ему благодарны. Но я хочу отметить другое: в войне победа была бы на стороне Пакистана. Правда, она досталась бы дорогой ценой.

— Это несерьезно, — сказал Шамим Малик.

Спор стих. Хозяин драматично поднял руки: мол, сдаюсь. Кто-то из гостей заговорил о необходимости ускорить возобновление деловых связей с Индией. Зачем ввозить руду и уголь из Китая и Австралии, как это предлагают некоторые экономисты, когда все это есть под боком, в Индии. Поэтому надо оказывать давление на правительство, чтобы оно форсировало нормализацию отношений с Индией.

— Вы наивные люди, — перебил хозяин. — Это нереально. У индийцев одно желание — уничтожить Пакистан. Индиец, будь-то рабочий, крестьянин или предприниматель, отравлен человеконенавистнической идеологией индуизма. Он думает только о своих выгодах, он по натуре накопитель и живет лишь мыслью, как бы побольше навредить мусульманам.

Гости зашумели. Может быть, хозяин шутит? Нет, Касури не шутил.

— Друзья! — гремел его мощный голос. — Вы забыла прошлое. Вы забыли, что в старой Индии торговля и ремесло находились в руках индусов. Я не верю ни одному слову из заявлений индийского правительства.

Это говорил один из основных лидеров Национальной народной партии, в которой состояли и индусы, жившие в некоторых районах Пакистана. Ко мне подошел Шамим Малик. Нервно покусывая губы, он сказал:

— В этом весь наш Махмуд Али. Я не уверен, удержится ли он на посту руководителя западнопакистанской организации. Ведь он своими рассуждениями создает превратное представление о партии.

Потом я часто вспоминал эту встречу, разговор с Шамим Маликом. Политическая судьба Касури типична для многих пакистанских деятелей. Руководство ННП резко критикует шовинистические взгляды Касури, требуя, чтобы он подчинился дисциплине, не делал заявлений, дискредитирующих политику партии.

Тогда Махмуд Али Касури возмущается и хлопает дверью. В '1970 г., в трудные для партии дни, он уходит из нее, обливает грязью многих бывших товарищей и вступает в партию Бхутто. Его избирают членом ЦК, а затем вице-президентом Партии пакистанского народа. После крушения военного режима он назначается министром юстиции и парламентских дел, участвует в разработке новых законов и конституции.

Проходит год, и между ним и руководством Партии пакистанского народа возникают разногласия. Он обвиняет Бхутто в нарушении принципов демократии в партии, требует проведения жесткого курса в отношении Индии, отвергает любые критические замечания, которые делаются ЦК в адрес возглавляемого им министерства. Вскоре он заявляет о своем уходе с поста министра и переносит полемику в стены Национальной ассамблеи, разглашая партийные и государственные тайны. Терпение ЦК партии лопается, и Касури исключают из партии.

Махмуд Али Касури демонстративно вступает в оппозиционную Партию справедливости, созданную бывшим маршалом авиации Асгар-ханом. Эта организация выступает против социально-экономических преобразований, проводимых в стране, блокируется в своей борьбе против правительства Бхутто с «Джамаат-и ислами» и другими оппозиционными партиями. Критика Индии — по-прежнему конек этого политического деятеля.

…Рождение Партии пакистанского народа (ППН), которое приходится на первые числа декабря 1967 г., не явилось особой новостью для пакистанской общественности. Незадолго до этого Зульфикар Али Бхутто совершил поездку по стране, в ходе которой обсуждал с рядом деятелей оппозиции вопросы, связанные с образованием новой партии. Ни сам Бхутто, ни его единомышленники не делали из этого секрета. Вскоре инициативный комитет созвал в Лахоре учредительную конференцию, на которой более трехсот делегатов проголосовали за создание новой партии, избрав ее главой З. А. Бхутто.

Газеты, сообщившие о создании партии, опубликовали в изложении выступление З. А. Бхутто, заявившего, что организация будет бороться за построение в стране общества, основанного на социальной и экономической справедливости. Ислам — наша вера, демократия — форма нашего государственного устройства, социализм — наша экономическая система, заявил он, говоря о политическом кредо партии.

Несколько позже выступление Бхутто и программные установки, утвержденные учредительной конференцией, легли в основу «Предвыборного манифеста ППН». В нем подробно и четко изложены задачи, которые ставила перед собой эта партия. Сегодня она правящая партия, и, думается, небезынтересно познакомиться хотя бы в общих чертах с этим документом.

В «Предвыборном манифесте» довольно основательно критиковался военный режим, с привлечением конкретных фактов. Пакистан, говорилось в нем, находится в бедственном положении. Народ задыхается в тисках эксплуатации и средневекового бесправия. Он биологически вырождается. Туберкулез, малярия, холера, оспа, проказа стали национальным бедствием. Из каждых четырех жителей Синда и Белуджистана трое больны трахомой. Средняя продолжительность жизни пакистанца — одна из низших на земном шаре — 33 года. Лечение недоступно простому труженику: лишь 15 % населения могут пользоваться услугами врачей.

Крестьянство, т. е. более 80 % населения, влачит жалкое, полурабское существование. Помещики, феодалы, ростовщики эксплуатируют сельское население так, как им хочется. Бесправие царит в районах племен, где сохраняются традиции и обычаи родового строя. Свыше двух третей земельной площади, что особенно характерно для Западного Пакистана, находится в руках феодально-помещичьей элиты. Миллионы крестьян, лишенные земли, арендуют ее на кабальных условиях и часто вынуждены батрачить. Основным видом аренды является издольщина, при которой помещик отбирает у арендаторов за пользование землей до двух третей урожая. В скотоводческих районах Синда, Белуджистана и в Северо-Западной пограничной провинции существует издольщина при выпасе скота. С целью увеличения доходов помещики заменяют долгосрочных арендаторов краткосрочными, уменьшают срок аренды земли до года и даже до одного посева, т. е. до полугода (при двух урожаях в год с одного участка). Аграрная реформа, объявленная Айюб-ханом, по которой землевладение ограничивалось 500 акрами орошаемой земли на человека, оказалась невыполненной.